в собственную квартиру. Я размахивал молотком и ломом, поднимая шум, когда что-то почувствовал и остановился. Это были порнозвезды, которые поднимались наверх. Я стоял как дурак с занесенным над головой ломом.

"Что ты делаешь, Джон?"

"Я сам себя запер".

"Хочешь, пойдем к нам и спустимся по пожарной лестнице?"

"Нет, спасибо, я почти закончил".

Я чувствовал, как Ханна наблюдает за мной в глазок и удирает каждый раз, когда я смотрю на ее дверь. Каким-то образом она догадалась об этом, возможно, когда пришли страховые агенты. Бедные ребята. Я подготовил для них замысловатую историю, но они взглянули на мой квартал, ужаснулись, и объяснения не понадобились. Они хотели как можно быстрее убраться оттуда. Казалось, они вот-вот бросятся наутек. Они одобрили заявление.

 

-

Через потолок в любое время суток слышался топот минотавра Эрика Митчелла. На его гниющих деревянных полах не было ковра. Он работал над фильмами Super 8, которые снимал в своей квартире, один за другим, как Фассбиндер. Он бешено шагал взад-вперед, прорабатывая идеи в своей голове.

Его квартира была пустой и выкрашена в один цвет - серый. Он спал на армейской раскладушке. На улице он нашел ржавую промышленную вешалку для одежды, которая служила ему шкафом. Мне понравилась эта идея, и я нашел такую же для себя. Окурки от сигарет, которые он выменивал у меня, он выбрасывал в кухонную раковину, создавая неприглядный беспорядок, но в целом его квартира была безупречна. Как в армейской казарме в бедной стране.

Он приходил ко мне в квартиру, я играл на гитаре, а он пел истории, которые придумывал на ходу, иногда с пустым ведром на голове.

Он был французом с густым, странным акцентом, который больше походил на румынский. На восемь секунд Эрик стал панк-кинозвездой в фильме Амоса По. Он был связан с вещами, которые казались захватывающими, - с панками и антихудожественным миром. Он знал всех этих умных, интересных чудаков, которые, казалось, жили на яростном краю: Ричард Хелл, Арто Линдсей, Джеймс Ченс, Алан Вега, Джеймс Нарес, Тина Л'Хотски, Пэт Плейс, Патти Астор, Стив Крамер и многие другие, кто был просто очарователен. Никакого дерьма. Я никогда не видел ничего подобного. Это было крутое сообщество артистов, в котором мне пришлось участвовать, и я следовал за Эриком, как за подельником.

 

-

На Вестсайдском шоссе мы нашли ящик с огромными гниющими авокадо. Я взял половину авокадо и пробрался через поток машин на другую сторону улицы. Потом мы устроили войну. Мы бросали авокадо друг в друга из-за проносящихся машин. Эрик был французом, а у меня была хорошая рука, так что я его завалил. Прогорклые зеленые бомбы из авокадо разлетелись по его штанам.

На углу Четвертой улицы и Второй авеню открылся магазин, где продавали мороженое. Снаружи висел баннер с надписью "Бесплатные рожки мороженого". Мы оба заказали рожки и начали их есть. Парень за прилавком сказал: "Два доллара".

"Но на вывеске снаружи написано, что они бесплатны".

"Это было вчера".

"Ну, тогда вам придется снять знак".

Парень пожимает плечами и говорит: "Сегодня лестницы нет".

Эрик, который был невероятно стеснен в средствах, выложил 2 доллара. Я была потрясена тем, что он платит за меня. Он рассмеялся своим заразительным смехом и прихлопнул рожок мороженого посередине лба. Он так и оставил его там, пока шел из магазина, издавая звук, будто тонет, когда вдыхал свой смех.

 

-

Двадцать третья рядом с Восьмой авеню, где сейчас находится многозальный кинотеатр, раньше была домом для Squat Theatre - венгерской театральной труппы, изгнанной из своей страны за дикие представления, наполненные политическим возмущением и юмором.

Все говорили об этой новой интересной группе. Все они жили наверху, в довольно большом здании на Двадцать третьей улице. Свои театральные постановки они делали на первом этаже, где было огромное окно, выходящее на улицу. Прохожие на улице становились фоном для спектакля.

Мне показалось, что они смелые и интересные, и я поднялся наверх, на кухню, чтобы пообщаться с ними. У них все было очень по-деловому. Петер Халаш, который в некотором смысле казался их лидером, сидел за огромным грязным обеденным столом, разрезая острым ножом сырую луковицу и поедая ее, словно это было яблоко. Он выиграл у меня партию в шахматы.

Через пару дней я вернулся, чтобы спросить, могу ли я воспользоваться их театром на один вечер. Они секунду посовещались, осмотрели меня, а потом согласились. До этого они никому не разрешали использовать свой театр. Было приятно, что меня так обследовали и одобрили.

Я могу взять театр на одну ночь в августе. Я немедленно приступил к работе.

В качестве упражнения я делал растяжку Рокки Колавито с бейсбольной битой. Затем я раскачивал биту вперед-назад в ритме, снова и снова, так быстро, как только мог. Я решил немного растянуться для второй части спектакля, названной "Страх вырывается", в честь бейсболиста Джимми Пирсолла. Он был биполярным бейсболистом, у которого случился нервный срыв, и он вытворял на поле всякие необычные вещи, после чего его поместили на некоторое время в лечебницу.

Я пришел к Рику на Третью улицу с магнитофоном и записал несколько слоев помех на его сломанном телевизоре и разбитом радио. Я увеличивал и уменьшал громкость и создал музыку для Fear Strikes Out - ревущую симфонию жужжания.

Для выступления вместо бейсбольной биты я использовал деревянный карниз, которому придал форму бейсбольной биты, потому что им было легче размахивать - все быстрее и дольше, по мере того как ускорялась статика, и в конце концов он превратился в белый рев, а я танцевал и дико махал руками.

Первая часть называлась "Baby", и в ней я просто тихонько играл на сопрано-саксофоне.

Третьей частью был "Гимн", в котором я играл на альте под звуки бьющегося стекла.

В пять утра я отправился с магнитофоном в заброшенные здания доков в Вест-Сайде. Я вытащил все большие листы стекла из каждого окна и принес их в большую пустую бетонную комнату на втором этаже.

Я включил магнитофон и начал разбивать листы стекла в центре комнаты. Я хотел, чтобы эта часть длилась около пятнадцати минут, и поставил секундомер над магнитофоном. Трудно подсчитать время, которое прошло, пока вы разбиваете гигантские листы стекла в бетонной комнате.

Когда я уже подбирался к концу листов стекла, я увидел секундомер, который показывал, что прошло всего десять минут. Поэтому, когда последнее семифутовое окно было разбито, я бросился к куче битого стекла, подобрал два